САГА о деревьях, или Немецкий художник на русской земле

Романтический поэт, вступая в лес, начинает путешествие по дебрям собственной души. Художник, избрав главной темой деревья, обещает поведать зрителю о тайне жизни. Черно-белый мир гравюры и офорта Льва Вейберта. Иногда это резкий, контрастный мир, иногда – в мягких полутонах. Очень часто на графических листах – горные пейзажи и деревья. «Повесть о лесах» – так назвал художник свою самую удивительную и философскую серию офортов.

«ОЧЕЛОВЕЧЕННЫЙ, рожденный творческой рукой и резцом лес выглядит драматичным и многоликим, – строчки о художнике Льве Вейберте известного искусствоведа Александра Степанова. – В чем-то этот лес отражает непростую судьбу самого художника. Но наряду с автобиографичностью в нем есть то, что высвечивает другие планы: с одной стороны – перед нами реальность северной уральской природы, с другой – суровый романтический образный мир, в котором веет гармонией Вагнера и Бетховена, поэзией Гете и Гейне. «Печать сумрачного германского гения» отчетливо читается в гравюрах, выполненных по-русски масштабно и по-немецки скрупулезно».
Всего лишь 17-ть было Льву Вейберту зимой 1942 года, когда он, как и многие другие советские немцы, был репрессирован и отправлен в одну из лагерных зон НижТагЛага, что находилась в Карпинске – на пересечении 60-й параллели и 60-го меридиана. Сотни тысяч «граждан инонациональностей» тогда вынужденно и спешно покидали свои обжитые и, как они считали, родные места, «в силу необходимости предотвращения диверсионных актов германской разведки в СССР».
Морозы зимой 1942-го здесь, на Севере, доходили до минус 50 по Цельсию. Подростка определили на местный лесозавод. Весь день он пилил мерзлые сырые доски. Вечером – снова в барак, за колючую проволоку. Так жили и другие трудармейцы. Истощение, запредельная усталость…
«Помню, как-то уже вечером меня вместе с одним бывшим инженером, тоже немцем, отправили напилить и наколоть дрова для столовой, – вспоминал позже Лев Павлович. – Темень. Звезды. Пилим. Я дерну раз за ручку пилы и бессильно замираю, потом дергает мой напарник – и тоже остается без сил. Открывается дверь столовой, выходит повариха и несет нам, а не собакам, еще теплые кости. Господи, как мы по капле вбирали, выцеживали из них то, что казалось нам самой жизнью».
ЕМУ НЕ СУЖДЕНО было погибнуть в том лагере. Льву Вейберту вообще была суждена другая судьба, и она сбылась вопреки самым неблагоприятным обстоятельствам.
…Он появился на свет на Урале в 1925 году в семье потомственных обрусевших немцев. Его предки были предприимчивы, образованны, талантливы. Дед по линии матери, Эмилий Фосс, жил в Петербурге, был уникальным специалистом по сверлению стволов пушек. Дед по линии отца, Александр, служил управляющим у купца Агафурова в Екатеринбурге. Мать Елизавета Эмильевна, преподаватель музыки, получила хорошее домашнее воспитание, знала несколько европейских языков. Отец Павел Александрович работал главным бухгалтером научного отдела Уральского политехнического института. В семье царила атмосфера поклонения высокому искусству. Мама обучала сына игре на фортепиано, отец способствовал его склонности к рисованию. В семь лет Лева уже делал карандашные наброски.
Однажды отец принес из библиотеки друзей – шведов Кроненбергов – альбомы, книги по искусству с иллюстрациями Джованни Пиранези и Гюстава Доре, и гравюры на всю жизнь захватили воображение мальчика. С 14 лет Лева начал заниматься изобразительным искусством в Свердловском доме художественного воспитания.
…И вот – Карпинск. Доски, бревна, снова бревна. И так день за днем, до полного изнеможения и отупления.
«Стояла пасмурная осенняя погода, – вспоминал художник, – когда я работал наверху сваленных бревен. Подул ветер – стало проясняться. Разогнувшись, я взглянул на небо. И вдруг увидел, как на горизонте, сквозь прорывы мрачных облаков, алмазными гранями засверкали заснеженные вершины Уральских гор. Это было так неожиданно и великолепно, что я буквально застыл, пораженный увиденным, пока окрик бригадира не вывел меня из состояния восторга».
Что это было? Взгляд – глаза в глаза – самой Вселенной? Озарение, осознание чего-то высшего в жизни? Открытие божественной духовности, которая, проявившись раз, заставляет искать себя вновь и вновь? Можно сказать одно: это свершилось, художник состоялся.
Остальное было уже продвижением к профессии, к постижению ее тайн и глубин мастерства.
Продолжение в следующем номере.

Александр СЕДОВ, философ;
Елена ГОНЧАРОВА (КИРИЛЛОВА), журналист, координатор проекта «Северная ART-Галерея»

Иллюстрация предоставлена АНО «ПОДОРОЖНИК»